Итак, исследуя древнейшие письменные тексты — а древнейшая письменность — это Египет и Месопотамия, — мы видим, что человек был бесконечно мудр, он только иначе мыслил, чем мы, его богословие было иным. Это было богословие образа, а не формулы, как наше, возникшее благодаря знакомству Святых Отцов с греческой классической философией и дискурсивно- диалектическим методом презентации мысли. Тем не менее это было глубочайшее знание. Ошибкой древних было не многобожие, нет, они так же верили в Единого Бога Творца, так же ждали воскресения, победы над смертью; их заблуждение заключалось в том, что они переносили на конкретного ритуального богочеловека то, что должно было случиться в будущем. Но, может быть, они и знали, что это должно случиться в будущем, и понимали, что этот ритуальный богочеловек, реальный египетский или шумерский царь лишь символ… Символ, как я говорил на прошлой лекции, эпифанический, то есть не просто изображение, но одновременно и какая‑то предреализация будущего события. Кто знает? В любом случае можно сказать, что древний человек жил напряженной идеей поиска спасения.
Религиозная традиция Месопотамии, совсем не похожая на египетскую, впоследствии очень смущала и греческих языческих писателей, и ранне–христианских авторов. Дело в том, что в Месопотамии появилась идея так называемого священного брака — иерогамия. В чем был его смысл? Главной ритуальной моделью Месопотамии был миф о Инанне и Думузи. Инанна, ин нана, на шумерском языке «царица неба», божественное существо, — дочь, как ее называли, и одновременно супруга — явно женская энергия высшего небесного Бога. Итак, Инанна вступает в брак с земным человеком Думузи, и в результате Думузи не умирает полностью, он часть времени проводит в подземном мире, а часть — в мире богов. То есть смерть уже всецело не владеет человеком, она разрушена.
Думузи — муж Инанны, а поскольку муж и жена становятся одной плотью и передают друг другу свои качества (помните библейское «и будут двое одна плоть», замечательные слова, которые помогают нам жить в браке, несмотря на все его трудности), Думузи получает божественные качества. Эта логика приводит к тому, что в Месопотамии царь каждого города ежегодно в новогодний праздник (а новолетие — это праздник возобновления бытия, к концу года как бы бытие кончается, а в новолетие возобновляется вновь) вступает в священный брак с верховной жрицей Инанны, которая символизирует саму богиню. Не надо думать, что в этом браке был какой‑то закамуфлированный сексуальный план; царь имел гарем, и для него не представляло особого интереса раз в год соединиться еще с одной женщиной. Это было чисто религиозное действо, человеческая и божественная природы соединялись в браке. И царь как человек, соединяясь в браке со жрицей богини, тем самым соединял с божеством весь народ, весь свой город. Он был посредником между миром богов и миром людей — но иным образом, нежели в Египте.
Обе эти формы, достаточно своеобразные, сохранялись на протяжении многих веков. Однако где‑то на грани третьего и второго тысячелетий египетская и ме- сопотамская ритуальные культуры переживают глубочайший кризис: происходит нечто подобное современным революциям.
Революция в Египте дошла до нас в известном тексте «Речения Ипуэра» — он переведен на русский язык академиком Коростовцевым, и те, кто хочет, могут его прочесть; хотя переводчик кое–где увлекся красотами стиля и передал текст не очень точно, но в целом перевод хорош. Ужасная гражданская революция, страшная катастрофа, которую пережил Египет, прекрасно известна историкам, она читается и в памятниках. Примерно триста лет длилась эпоха безвременья (триста лет — мы с вами еще можем быть оптимистами): были уничтожены царские гробницы, сожжены мумии царей, разграблены и уничтожены храмы. Жрец Ипуэр, очевидец этих событий, восклицает: «Тайны страны умерших (это те самые тексты, которые писались в заупокойных камерах) раскрыты! Те, кто обладали властью, стали ничем. Те, кто были ничем, те стали обладать всем. Жизнь повернулась, подобно гончарному кругу». Здесь академик Коростовцев перевел не очень точно, и этот перевод вошел в школьные учебники: «Жизнь перевернулась, подобно гончарному кругу». Гончарный круг, как известно, не переворачивается, а поворачивается. Итак, жизнь повернулась полностью, но потом произошла стабилизация.
В Месопотамии было нечто похожее, но там было одновременно еще и нашествие варваров, касситское завоевание. В Египте же разразилась типичная гражданская война, междоусобная брань. Любая катастрофа такого масштаба происходит не просто из‑за борьбы за власть, когда поднимается вся масса народа, в этом всегда есть какая‑то духовная причина. Мы можем только догадываться о ней, потому что никто из тогдашних людей не проанализировал события глубоко и мировоззренчески, жрец Ипуэр скорее описал происходящее и, как сторонник традиционного хода вещей, ужаснулся ему.
Исходя из большой суммы данных (еще один очень интересный текст, касающийся этого времени, «Пророчество Неферти»), можно реконструировать следующую духовную картину. Вера в царя–спасителя поколебалась, царь все‑таки оказался обычным человеком, слабым существом, не дающим надежды на спасение. Во многом это, видимо, было связано с этикой. В изречениях Ипуэра есть обличения по адресу царя, что для Египта совершенно несвойственно: «Ты правитель, в твоих руках сила, власть и мудрость. А ты все упустил. Ты оставил страну на разграбление. Ты не сохранил единства страны. Ты сам не сохранил того порядка в себе, который мог быть сохранен в стране». Оказывается, ритуальный бог — царь должен был постоянно в себе воспроизводить правильные ритуальные формы.
Вы знаете, что и для монарха, буквально до последнего времени, сохраняется так называемый царский ритуал. Думаю, никому из вас, встреться вы случайно с английской королевой, не придет в голову подойти и сказать: «Привет! Ну, как поживаешь?» — и пожать ей руку. Для нас естественно благоговение перед королем. Когда однажды в Австралии встречали королеву Елизавету II, премьер–министр — не знаю, может быть, он выпил — чуть приобнял ее за талию, так как она оступилась, такой чисто инстинктивный жест. Ему, однако, пришлось подать в отставку — есть вещи, которые недопустимы даже в отношении современного, совершенно секуляризованного монарха. И сам монарх скован ритуальными ограничениями, он во всем должен воспроизводить божественное и должен быть чужд всему падшему, земному. А человек, имеющий колоссальную власть, очень слаб, он ведь все‑таки человек. И это, видимо, привело к кризису веры в то, что царь спасает. Именно это вызвало крах древнеегипетской монархии. Потом монархия восстановилась, и формально вся титулатура осталась неприкосновенной, но внутренне уже никто всерьез не верил, что царь является спасителем. Это ушло, осталась только форма. И уже не воздвигали пирамид, а строили намного более скромные гробницы: невозможно было поднять народ на гигантские дела ради царя.
В мире наметилось новое видение: не ритуальное спасение через уподобление какому‑то действию в мире богов, совершаемому прообразом божества — царем, а нечто иное. Оно появляется в Египте, в Месопотамии, позднее распространяется на периферию тогдашнего культурного мира и захватывает почти все страны. Переходное время занимает почти все второе тысячелетие.
Суть непростого процесса состояла вот в чем. Человек обнаруживает в себе самом нечто божественное, некую божественную частицу. Возможно, это знание было и раньше, но, безусловно, оно связано с углубленной молитвой. Опыт молитвы всегда, в любой культуре, в любой традиции, открывает в человеке божественную искру — а она есть в нем всегда. И человек начинает понимать, что все эти огромные, громоздкие государственные формы спасения вроде бы и не нужны, что основа спасения находится в глубине сердца. Что сутью спасения является верность не царю, а Богу, Творцу, а царь — только правитель, не более.
С этой мыслью входит в историю еврейский народ, но одновременно она же глубоко преображает культуры Южной Азии. Египет и Месопотамия, страны очень древние, с устоявшейся цивилизацией, тоже пережили этот кризис. Появился ряд интереснейших скептических текстов, где вообще выражается сомнение в вечной жизни. Что касается Египта, вспоминается замечательный текст — заупокойная стела Таимхотеп — жены верховного жреца города Мемфиса Пшерниптаха. Женщина умерла молодой, лет тридцати четырех; она оставила предсмертную речь, как было принято в Египте, — возможно, это действительно была ее речь, возможно, стилизация, этого мы никогда не узнаем.
О брат, супруг, друг, первосвященник!
Не уставай пить и есть, хмелей,
Наслаждайся любовью, празднуй,
Следуй желанию сердца день и ночь —
Да не печалится сердце твое,
